Роберт Хайнлайн - Дорога славы [Дорога доблести]
Требование насчет лица и фигуры я прочитал с громадным облегчением. На какую-то головокружительную долю секунды мне показалось, что некто с вывихнутым чувством юмора нацелил прямо на меня грубую шутку. Кто-то, кто знал мою привычку читать «личное».
Адрес тот был всего в сотне метров от места, где я сидел. Я прочитал объявление еще раз.
Потом я заплатил addition, оставил рассчитанные чаевые, сходил к киоску и купил «Звезды и Полосы», пешком прошелся до «Америкэн Экспресс», получил деньги и забрал почту и отправился на вокзал. До следующего поезда на Тулон было больше часа, так что я зашел в бар, заказал пиво и сел почитать.
Мама жалела о том, что я разминулся с ними в Висбадене. В ее письме подробно перечислялись болезни детей, высокие цены на Аляске и сквозило сожаление, что им пришлось покинуть Германию. Я запихнул письмо в карман и взял «Звезды и Полосы».
Вскоре я читал: ВЫ ТРУС? То же самое объявление до самого конца.
Я недовольно швырнул газету на столик.
Было еще три других письма. Одно приглашало меня внести вклад в атлетическую ассоциацию моего бывшего колледжа; второе предлагало мне совет в выборе мест, куда вложить сбережения, по особому тарифу, всего за $ 48 в год; последнее было простым конвертом без марки, очевидно, переданным из рук в руки в «Америкэн Экспресс».
В нем находилась только вырезка из газеты, начинавшаяся словами: ВЫ ТРУС?
Объявление было такое же, как и два предыдущих, за исключением того, что в последнем предложении одно слово было подчеркнуто: Вам необходимо обратиться ЛИЧНО…
Я рванул, пуская всем пыль в глаза, на такси на улицу Данте. Если действовать быстро, то времени хватало, чтобы расшифровать эти «классики» и все же поспеть на тулонский поезд. No 17 оказался без лифта; я помчался наверх и, когда уже подходил к квартире Д, встретил выходящего оттуда молодого человека. Он был шести футов роста, красив и лицом и фигурой и по виду был похож на гермафродита.
Буквы на двери гласили: Д-Р БАЛЬЗАМО – ПРИЕМ ПО ЗАПИСИ, на французском и английском. Имя на слух было знакомо и смутно фальшиво, но я не стал останавливаться, чтобы поразмыслить; я рванулся дальше внутрь.
Контора была внутри заставлена особым способом, известным только старым французским законникам и упаковочным крысам. За письменным столом сидел какой-то похожий на гнома тип с веселой ухмылкой, жесткими глазами, ободком растрепанных седых волос и самыми розовыми лицом и скальпом, которые мне доводилось видеть. Он посмотрел на меня и хихикнул:
– Милости просим! Так это ВЫ герой?
Внезапно он выхватил револьвер в половину его роста и равный ему по весу и наставил его на меня. В такое дуло мог бы свободно заехать фольксваген.
– Я не герой, – злобно сказал я. – Я трус. Я просто зашел сюда, чтобы выяснить, в чем заключается шутка.
Я отклонился, шлепнув при этом в другую сторону руку с этим чудовищным арторудием, рубанул ему по запястью и подхватил его. Потом я отдал револьвер ему.
– Не играйте с этой штукой, или я вставлю вам его, откуда ноги растут. Я тороплюсь. Вы доктор Бальзамо? Вы поместили то объявление?
– Ах-ах-ах, – сказал он, ничуть не разозлившись, – импульсивный юноша. Нет, доктор Бальзамо находится там.
Движением бровей он указал на две двери в стене слева, потом ткнул кнопку звонка на своем столе – единственный предмет во всей комнате моложе наполеоновских времен.
– Входите, она вас ждет.
– «Она»? В какую дверь?
– А, Красавица или Тигр? А не все ли равно? В конце-то концов? Герой сам узнает. Трус выберет другую дверь, будучи уверен, что я лгу. Allez-y! Vite, vite! Schnell [29]. Катись, приятель. Я фыркнул и рывком открыл правую дверь.
Доктор стояла спиной ко мне возле какой-то конструкции у дальней стены, и одета она была в один из тех халатов с высокими воротниками, которые так любят медики. Слева от меня стоял хирургический стол для обследования, справа – шведская модерновая кушетка; повсюду были шкафчики из нержавейки, стекла и какие-то свидетельства в рамках: вся комната настолько принадлежала сегодняшнему дню, насколько ему не принадлежала комната снаружи.
Когда я закрыл дверь, она повернулась, посмотрела на меня и тихо произнесла:
– Я очень рада, что вы пришли. Потом она улыбнулась и нежно сказала:
– Вы красивы, – и пришла в мои объятия.
ГЛАВА IV
ПРИМЕРНО минуту, сорок секунд и несколько веков спустя д-р Бальзаме – Елена Троянская на дюйм оторвала свои губы от моих и сказала:
– Отпустите меня, пожалуйста, затем разденьтесь и ложитесь на стол обследования.
Я чувствовал себя, как будто принял девять часов сна, игольчатый душ и три глотка льдисто-холодного аквавито на пустой желудок. Все, что хотела сделать она, хотел сделать и я. Но положение вроде бы обязывало к остроумной ответной реакции.
– Че? – сказал я.
– Пожалуйста. Вы тот, кто нужен, но мне все равно необходимо вас обследовать.
– Ну… ладно, – согласился я, – вам виднее, доктор, – добавил я и начал расстегивать рубашку. – Вы ПРАВДА доктор? Я имею в виду медицину.
– Да. Среди всего прочего. Я скинул ботинки.
– Но почему вы хотите обследовать МЕНЯ?
– Всего лишь из-за ведьминых отметок. О, я знаю, что не найду ни одной. Но я должна искать и кое-что другое. Для вашей безопасности.
Стол захолодил мне кожу. И почему эти штуковины ничем не обошьют?
– Вас зовут Бальзамо?
– Это одно из моих имен, – сказала она отсутствующим тоном, пока мягкие пальцы тут и там прикасались ко мне. – Точнее сказать, родовое имя.
– Постойте-ка минутку. ГРАФ КАЛИОСТРО?
– Один из моих дядьев. Да, он пользовался этим именем. Хотя оно вообще-то не его, не больше, чем Бальзамо. Дядя Джозеф очень своенравный человек и не слишком любит правду.
Она притронулась к небольшому давнему шраму.
– Ваш аппендикс удален?
– Да.
– Хорошо. Разрешите мне осмотреть ваши зубы.
Я широко открыл рот.
Лицо у меня, может, и неважнецкое, но я мог бы сдать свои зубы в аренду для рекламы «Пепсодента». Через какое-то время она кивнула.
– Следы фтора. Хорошо. Теперь мне нужна ваша кровь. Она могла бы для этого укусить меня в шею, и я не стал бы возражать. И не очень бы удивился. Но она сделала это обычным способом, взяв 10 кубических сантиметров из вены внутри левого локтя. Она взяла пробу и поместила ее в тот самый аппарат у стены. Он заурчал и заворчал, а она вернулась ко мне.
– Слушайте, Принцесса, – сказал я.
– Я не принцесса.
– Ну… я не знаю вашего имени… и вы намекнули, что ваша фамилия на самом деле не Бальзамо, а я не хочу звать вас Док.
Уж ясно, я не хотел называть ее Док – ее, красивейшую из всех девушек, которых я когда-либо видел или надеялся увидеть… и после поцелуя, который стер в моей памяти следы всех других поцелуев, которые я когда-либо получил. Нет.
